По понятным причинам, прошедший 2020 год породил большой интерес к эпидемиям прошлого. Человечество жадно прильнуло к историческим источникам, силясь понять: как же наши предки справлялись с опасными болезнями прежде? Как потом возвращались к прежней жизни? И возвращались ли? Но мало кто замечает, что главное – это перемены в обществе, которые порождали болезни, и борьба с ними. А ведь многие из привычных нам сегодня вещей появились именно по итогам эпидемий. В этом смысле любопытен пример московской эпидемии чумы 1770-72 годов, раз и навсегда поменявшей облик всех российских городов. До конца XVIII века у нас в стране усопших в городах и деревнях хоронили на погостах при приходских храмах. Зачастую вся жизнь горожанина проходила вокруг этого храма. В нем его крестили при рождении и записывали в члены прихода. Там же горожанин регулярно исповедовался, венчался и крестил уже своих детей, а если повезет, то и внуков. И у этих же родных храмовых стен находил свой вечный покой. К XVIII веку храмов в русских городах было много, и при каждом было кладбище. Центры городов были просто заполнены кладбищами, места на которых оставалось все меньше. Но это тогда мало кого смущало. Правда, уже первые цари из династии Романовых пытались убрать некрополи хотя бы из центра Москвы. Но безуспешно.

      Все изменилось, когда в декабре 1770 года в Москве было обнаружено несколько очагов чумы, занесенной солдатами, возвращавшимися после русско-турецкой войны. В 1771 году в городе была уже настоящая эпидемия. К сентябрю количество пострадавших исчислялось несколькими десятками тысяч. При этом власти оставили город на произвол судьбы, не предпринимая никаких мер для борьбы с болезнью, а кое-кто из чиновников и вовсе позорно бежал из Москвы. Ища спасения, москвичи устремились к Боголюбовской иконе Богоматери у Варварских ворот, веря, что она может исцелить от «моровой язвы». Понимая, что такое скопление людей только поспособствует распространению болезни, московский архиепископ Амвросий распорядился убрать икону. Но горожан, обезумевших от страха, это только разозлило, и они взбунтовались. В ходе восстания, длившегося три дня, архиепископ был убит, много монастырей и богатых усадеб разграблено, разгромлены больницы. Бунт удалось подавить только после прибытия в Москву гвардейских частей под командованием Григория Орлова.

     Несмотря на жёсткость подавления, Чумной бунт всё же привёл к положительным последствиям. Орловым были приняты разумные меры для прекращения эпидемии. Уже к ноябрю чума пошла на спад. А власти задумались о принятии мер, предупреждающих дальнейшее возникновение и распространение эпидемий в стране. Среди этих мер 31 декабря 1771-го был издан указ сената о запрете кладбищ при приходских церквах во всех городах Российской империи как рассадника антисанитарии. Согласно указу, предписывалось создавать особые кладбища за городской чертой и строить при них отдельные кладбищенские храмы. Это повлекло за собой всероссийское изменение погребального обряда. За несколько лет кладбища навсегда исчезли из центров русских городов. На смену тесным приходским погостам пришли привычные нам сегодня большие загородные некрополи. В исполнение этого указа в Орле уже в 1772 году закладываются три новых кладбища – по одному на каждую часть города. На них сооружаются временные деревянные часовни с расчетом на то, что горожане со временем построят на них каменные храмы. Однако богатые орловские купцы, прежде охотно жертвовавшие на храмостроительство, долго не хотели давать денег на церкви в новых некрополях, протестуя против резкого изменения векового уклада жизни. Но смирились и они. Первой на средства купца Пастухова в 1773 году на кладбище Второй части Орла (ныне Железнодорожный район) была заложена церковь Ахтырской иконы Богоматери. Год спустя заложили Крестительскую кладбищенскую церковь в современном Заводском районе Орла. В Третьей части Орла (Советский район) на новом кладбище близ большой Болховской дороги в Ямской слободе храм Бориса и Глеба начали возводить в 1776-м на средства помещика Федорова-Кошеверова. Переносили ли на эти новые кладбища тела со старых погостов, неизвестно.

      Однако в скором времени с трудом приживающуюся новую культуру погребения ждало очередное испытание. По первому в истории города Регулярному плану застройки 1779 года Орел значительно расширял свои границы, поглотив в том числе и территорию бывших пригородов с расположенными на них некрополями и только строящимися храмами. Так заложенные по распоряжению сената менее 10 лет назад на дальней городской окраине кладбища внезапно оказались в центре города. И их снова пришлось переносить. Из трех новых кладбищ только Крестительское избежало этой участи и сохранилось до наших дней на прежнем месте. Это старейший орловский некрополь.

     О недолгом кладбищенском прошлом Ахтырского кафедрального собора теперь мало кто помнит. С тех пор как в 1780-х церковь сделали приходской, при ней уже никого не хоронили. Новое же Сергиевское кладбище для самой крупной Второй части города заложили как можно дальше от центра, в районе нынешнего завода «Текмаш». На смену же Борисоглебскому кладбищу пришло современное Троицкое близ Наугорского шоссе. В XIX веке хоронить при храмах в городе изредка дозволялось, но лишь в виде исключения, с разрешения архиерея. Так, в Орле при Борисоглебском храме хоронили священников и других лиц, оказавших церкви особые услуги. К началу XX века многие образованные в конце XVIII века кладбища снова оказались в городской черте. Эту проблему власти старались решать закладкой новых пригородных кладбищ. Так на рубеже веков в самой крупной Второй части города появилось Афанасьевское кладбище, где находили последний покой обитатели Курских улиц и пригородных слобод. Как решала эту проблему и вообще относилась к некрополям, старым и новым, советская власть, – уже другая история. Но несмотря ни на что, новая кладбищенская культура, внедренная в XVIII веке по итогам московской эпидемии чумы, так и осталась с нами по сей день.